в нём опознали тот, что держал в руках Г. О., из-за наклеенной на коричневой бумаге этикетки лондонского магазина, где наш отец покупает себе рубашки.

Отец немедленно свёрток вскрыл. Внутри оказались ботинки Г. О., подтяжки, лучшая его шляпа и шарф. Освальд почувствовал себя почти так же, как если бы вместо всех этих вещей обнаружил скелет брата.

– Он с кем-нибудь из вас ссорился? – спросил отец.

Ничего подобного, заверили мы.

– Может, он из-за чего-нибудь волновался? Или натворил что-нибудь и боялся признаться? – продолжал допытываться отец.

Поняв, куда он клонит, мы похолодели. Содержимое свёртка ужасно напоминало шляпу и перчатки, которые какая-нибудь отчаявшаяся леди оставляет на берегу вместе с письмом, где объясняет, чтó её побудило сгинуть в водной пучине.

– Нет! Нет! Нет! – завопили разом мы все. – Он был всё утро весёлый!

Дикки вдруг резко облокотился о стол, один из ботинок Г. О. опрокинулся, и мы увидали внутри него что-то белое. Это была записка, и, похоже, Г. О. написал её ещё до отъезда из дома на свадьбу:

ДОРОГОЙ ОТЕЦ и ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ!

Я собираюсь стать клоуном. Когда я стану богатым и уважаемым, то вернусь обратно, купаясь.

Ваш любящий сын

Гораций Октавиус Бэстейбл

– «Купаясь»? – растерялся отец.

– Он имеет в виду, «купаясь в деньгах», – объяснила Элис.

Освальд заметил, что лица у всех окруживших стол, где лежали ботинки Г. О., сделались того противного бледного цвета, какими становятся лепестки львиного зева, если их сверху присыпать солью.

– О боже! – воскликнула Дора. – Так вот, значит, в чём дело! Он попросил меня сшить ему клоунскую одежду, но так, чтобы никто ничего об этом не знал, потому что это сюрприз. И я не увидела тут ничего неправильного. – Лицо Доры скривилось, и она с громким «ой-ой-ой-ой!» принялась реветь.

Отец похлопал её по спине, рассеянно, но по-доброму.

– Но куда же он делся-то? – озадаченно произнёс отец, ни к кому из нас конкретно не обращаясь. – С мясником я уже повидался. Он говорит, что Г. О. попросил его отвезти к нам домой этот свёрток, а потом вернулся обратно в «Кедры».

Тут Дикки закашлялся и произнёс:

– Я тогда этому значения не придал, но в тот день, когда Ноэль распинался про пение баллад в Риме, за которое итальянцы будут ему платить свои поэтические лиры, Г. О. заявил: если Ноэлю правда хочется римских лир и другого, то можно легко сбежать, да так, что никто даже не заметит.

– «Сбежать»? – осев на стул, спросил отец.

– В большой бельевой корзине тёти Маргарет. Она позволяла ему туда залезать, когда мы у них в «Кедрах» играли в прятки. Про эту корзину Г. О. и толковал, после того как Ноэль закончил грезить про лиры и поэтичных итальянцев. Ну, в тот самый день, когда мы варили ириски.

Если нужно срочно что-то предпринимать, отец наш действует быстро и очень решительно, и точно таков же его старший сын.

– Я отправляюсь в «Кедры», – объявил отец.

– Позволь мне отправиться вместе с тобой, – вызвался тут же решительный сын. – Ну, хотя бы на случай, если тебе потребуется срочно передать какое-нибудь послание.

Мгновение спустя отец уже сидел на велосипеде, а Освальд устроился позади него на багажнике – это такое опасное, но сулящее столько удовольствий место, – и они понеслись в «Кедры».

– Пейте чай, и чтобы больше никто из вас не терялся! И не дожидайтесь нас, если мы припозднимся! – прокричал отец, уже набирая скорость.

Как же радовался тогда предусмотрительный Освальд, что он самый старший сын. В сумерках ехать на велосипеде было очень холодно, но он и это переносил со свойственной ему стойкостью.

В «Кедрах» отец по-мужски сдержанно, но точно подобранными словами моментально обрисовал положение, после чего жилище дорогой, но отсутствующей невесты было тщательно обыскано.

– Потому что, – объяснил мой отец, – если Г. О. и впрямь оказался настолько глуп, что залез в корзину, он должен был выкинуть из неё часть вещей, чтобы освободить себе место.

И действительно, стоило нам заглянуть под кровать, как там обнаружился огромный куль, завёрнутый в простыню. Всякие кружевные штучки, нижние юбки, ленточки, халаты и прочие женские пустячки.

– Если вы упакуете эти вещи во что-то другое, я захвачу их с собой и, когда поймаю экспресс на Дувр, отдам их Маргарет, – сказал отец миссис Эшли.

И она начала упаковывать вещи, а он в это время объяснял нескольким плачущим старым леди, до чего ему жаль, что его младший сын… ну вы сами, наверное, знаете, какие слова произносят отцы в таких случаях.

Освальд сказал:

– Отец, позволь мне поехать с тобой. Я совершенно не помешаю.

Возможно, отчасти из-за того, что отцу было тревожно отпускать меня в темноте одного домой, а беспокоить миссис Эшли просьбой отправить меня назад в экипаже он счёл неудобным, возражений с его стороны не последовало.

Другой причины согласия он не назвал. Но, по мнению Освальда, она была. Любое любящее отцовское сердце всегда преисполняется благодарности, если в критические минуты жизни с ним действует рука об руку старший сын, так на него похожий решительностью характера и отвагой.

И мы вместе пустились в путь.

Это было тревожное путешествие. Мы представляли себе, как огорчится невеста, когда откроет в Дувре корзину и вместо приданого обнаружит Г. О., плачущего, сердитого и, скорее всего, очень грязного.

В дороге отец курил, убивая время, а у Освальда не было при себе ни маленького леденца, ни даже кусочка испанской лакрицы, чтобы скоротать дорожное ожидание, но тем не менее он стойко держался.

Когда поезд довёз нас до Дувра, мы почти сразу по выходе из вагона увидели на платформе миссис и мистера Дядя Альберта.

– Привет, – сказал дядя Альберта, когда мы буквально на них натолкнулись. – Что случилось? Надеюсь, дома всё в порядке?

– Мы всего лишь потеряли Г. О., – объяснил отец. – Он, случайно, не с вами?

– Да вы шутите! – воскликнула невеста. – Естественно, нет. Но мы потеряли бельевую корзину.

Потеряли бельевую корзину! Это известие заставило нас с отцом онеметь, но вскорости дар речи у него восстановился, и тогда он им всё объяснил.

Невеста очень обрадовалась, узнав, что мы привезли её ленточки и прочие штучки, мы же с отцом стояли, объятые молчаливой тревогой, так как теперь Г. О. действительно потерялся.

Бельевая корзина, вполне вероятно, уже была на пути в Ливерпуль или качалась на волнах в проливе Ла-Манш. И что за участь ожидает теперь Г. О.? Свидимся ли мы с ним когда-нибудь снова?

Но вслух Освальд ничего такого не говорил. Если хотите